|
Олег Лоншаков Родился в 1975 году в городе Набережные Челны. В 1992 году поступил на филологический факультет Набережночелнинского государственного педагогического института, по окончании которого 12 лет преподавал на кафедре русского языка и литературы. Работал журналистом на телевидении, регистратором торжеств, звукооператором. В настоящее время занимается организацией праздников. Печатался в журналах «Аргамак», «Идель», «Отчий край» и газете «Провинциальный интеллигент», а также в антологии челнинской поэзии «Под небом высоким». Первая и пока единственная его книга вышла в 2009 году под названием «По обе стороны окна».
СТИХОТВОРЕНИЯ
*** По эту сторону окна поэту грезилась весна.
Он много вёсен сочинил, он много перевёл чернил.
Порой овации срывал, но вот окна – не открывал.
Он думал – всё поймёт и так, он думал за окном – пустяк.
Там жизнь: прекрасна и страшна, там настоящая весна.
Летнее Я на третьем этаже. За окошком ветви сада. Виноград созрел уже. Что ещё для счастья надо?
Ты в саду стоишь одна. Наблюдая за тобою, Я свисаю из окна Виноградною лозою.
Я любым движеньям рад Твоих губ, ресниц и ножек. А ты любишь виноград И меня чуть-чуть, быть может.
*** Ничего не возьму из прошлого – всё сложилось как-то не так. Что осталось во мне хорошего? Только то, что люблю собак.
Мы с любой собакой делили пополам любую еду. Не за то, чтоб меня любили, не за то, что в рай попаду,
а за то, что я был им нужен и за то, что хотел обнять, понимая, насколько хуже я любой из этих дворняг.
Я когда-нибудь перестану жить на свете среди людей, от бессмысленности устану, от безумных устану идей.
И тогда, обо мне не плача, иногда, посмотрев назад, среди добрых взглядов собачьих поищите мои глаза.
*** Человек. Собака. Лето. Человеку не спалось. Размышлял о жизни этой: что-то в ней не удалось?
Он поэтом был. Наверно, в спорах с близкими ему вёл себя высокомерно, сам не зная почему.
И не мучился виною, но, поднявши взгляд к луне, понял вдруг, что под луною он с собакой – наравне.
Ведь стихи его не слышат ни собака, ни луна. Он гулять с собакой вышел, но гуляет с ним Она.
Значит всё начать сначала? Где-то в жизни был не прав? А собака сочиняла под луною новый "гав".
Так до самого рассвета и не вместе, и не врозь: человек, собака, лето. Человеку не спалось.
Михалыч Вновь зовёт Михалыч на рыбалку. Так порой бывает, что мужчины (это им не свойственно), однако поболтать желают без причины.
Мне, конечно, некогда, но всё же съездить надо – на исходе лето. Чем-то мы с Михалычем похожи, может тем, что оба мы – поэты:
чувствуем гармонию с природой, этот город нам, как неприятель. Потому и не заметна, вроде, непохожесть наших восприятий.
Удочку закину, и строка за строкою по закату хлещет… А в ответ Михалыч мне: «Ага, ты червя насаживай покрепче…»
***
Я продажный поэт-алкоголик. Бьётся ямбами сердце моё. Что мне нужно? Бутылку и столик, да салфетку и ручку на нём.
Никогда и не жил я иначе: в этом мире лишь пью и пишу… Если плакать хотите – заплачете. Посмеяться? Так я рассмешу.
Свою душу, сегодня без скидки, (вы за это простите меня) я за слёзы готов и улыбки на салфетку стихами ронять.
Провинциальная любовь Мне в городе твоём немного тесновато, но то, что мы вдвоём – разглаживает ширь. Нечаянной любви мы развернули ватман. А дальше: акварель, гуашь, карандаши…
Мы взрослые уже, но в живописи – дети. Наивен наш пейзаж, в нём мастерства – на грош: мы на траве вдвоём, над нами солнце светит, а с правой стороны накрапывает дождь.
Такой вот реализм – разорван на две части. То счастье, то печаль. То радость, то тоска. Я в городе твоём не так бываю часто. Я редко счастлив был, зато – наверняка.
Я в городе твоём… Вокруг бушует ливень… Как хорошо, что я запомнил адрес твой. Пусть ватман, а не холст. И пусть пейзаж наивен. Когда рисуешь жизнь, причём здесь мастерство.
*** Вчера – четверг, сегодня – пятница. Вчера – поэт, сегодня – пьяница. Вчера был рад всему без повода, сегодня ощущенье холода. Так наступают, неужели, мои семь пятниц на неделе. Стучусь к тебе – закрыты двери. Мне остаётся только верить: придёт суббота, как спасение, а после будет Воскресение.
Дон Жуан Разве я похож на Дон-Жуана? Да какой я, к чёрту, Дон-Жуан… Не по мне скучает донна Анна. Не по мне коварство и обман.
Я романтик, звёздами влекомый. Вас, как идеал, боготворю. Так я каждой девушке знакомой или незнакомой говорю…
И они распахивают двери, душу мне и тело отдают, потому что мне нельзя не верить, ведь я каждой правду говорю.
*** Красивая картошка из рваного мешка просыпалась немножко, просыпалась слегка. И, падая, считала, что жизнь не удалась, ведь не о том мечтала, не для того жила. Всю жизнь росла без света, мечтая выйти в «свет»… Не знала, что за это ей стать придётся где-то гарниром для котлет. Ей быть бы знаменитой на кухонной плите, а тут на пол немытый упала в темноте. Ах, бедная красавица. Какой нелепый крах.
Мы все сидим, нам нравится сидеть в своих мешках. Здесь главное – не рыпаться. И так всё хорошо…
А я хочу просыпаться. Но крепок мой мешок.
***
Я порою, вглядываясь в лица, понимаю – Дарвин был не прав: кто-то происходит от лисицы, у кого-то предком был жираф.
Тот, что справа – точно от медведя, слева – щука плещется в воде. А передо мной такая леди – явное потомство лебедей.
Но когда я просыпаюсь рано, Мне, порою, кажется с утра: в зеркале я вижу обезьяну… Может, Дарвин всё-таки был прав?
Ваза Податлива, молчалива. Ты глина, но станешь вазой в руках его терпеливых когда-нибудь, но не сразу.
И с ярко-кричащим рисунком без памяти и без веры ты станешь вдруг тонкой и хрупкой изюминкой интерьера.
Закончится всё внезапно: движеньем нечаянным вазу уронит он с полки на пол. Когда-нибудь, но не сразу.
Посмотрит. Оценит взглядом: «А может быть склеить части?» А после подумает: «Надо ли?» И тихо шепнёт: «На счастье…»
***
Пахло осенью, дождик капал, ты зашла ко мне невзначай, скинув чёрные туфельки на пол, словно сбросив свою печаль.
Пробежала, сверкнув глазами, разрешения не спросив, и упала на кресло в зале, ногу на ногу положив.
«Может чая?» – «Конечно, чая». Развивалось всё не спеша: я стаканы наполнил, нечаянно мы сплелись с тобой в брудершафт.
Дальше – платье, упавшее на пол… Был забыт недопитый чай. Пахло осенью. Дождик капал. Ты зашла ко мне невзначай.
***
Опять темно. Опять моё окно единственное с темнотой не дружит и падает на дно огромной лужи. Я там – за ним. Я падаю на дно.
А мне комфортно там, где не тревожит меня никто, при этом мне светло. Прошу тебя, нечаянный прохожий не наступи на хрупкое стекло.
Ностальгия Никуда не рвался в этом мире. Да, хотелось. Только мне милей Родина в трёхкомнатной квартире – за окошком пара тополей.
Вырвались-разъехались другие, вспоминают Родину в тоске. Мне хотелось тоже ностальгии где-нибудь у моря на песке.
Но когда бессмысленно срубили под окошком утром тополя, у меня был приступ ностальгии. Родина у каждого своя.
***
Пассажирский поезд ехал из Читы. К морю ехал полем и через мосты.
Я – ему навстречу в поезде другом – молод и беспечен, свой покинув дом, ехал без причины, сам не знал – куда? Поезд, иногда, лучший друг мужчины.
Где-то у оврага встали поезда: "Эй, привет, бродяга!" "Эй, привет, Чита!"
***
Вдруг занавеска упадёт… И все увидят тел сплетение, и соберётся черной тенью высоконравственный народ,
чтоб в обнажённое окно смотреть с особым любопытством. Все будут говорить одно: "Какая наглость и бесстыдство…"
А нам плевать, что есть окно. А нам плевать, что могут слышать, ведь нам дано, наверно свыше, двоим переплестись в одно.
Нет, нас нельзя остановить. Лишь обсудить слегка обидно. Наверно истинной любви в чужом окне совсем не видно
***
Бармен, мне рюмку водки! И едва лишь закушу я долькой апельсина, как сразу стану добрым и красивым… Но больше мне не стоит наливать.
Иначе будут помнить поутру, как пил всю ночь я и не напивался, читал стихи и нежно целовался с той, что сейчас за столиком в углу.
Так было и не раз, но дуракам урок не впрок, как, впрочем, и поэтам. Зачем ты наливаешь мне стакан? Неужто сам я попросил об этом?
*** Видно в этот мир туристом я осознанно попал. Может путь я свой тернистый сам из многих выбирал.
Оплатил его без долга, но не помню чем и как. Только жаль, что ненадолго туристический контракт.
В нём и тени есть, и краски, но равна, как ни прочти, неожиданность развязки окончанию пути.
Может в том и есть расплата, что, привыкнув к жизни, я восприму её утрату как конечность бытия.
*** Он говорил, держа у рта почти огарок сигареты, о том, что он начнёт с утра совсем другую жизнь. С рассветом
он перестанет быть плохим, он бросит пить, курить, бояться. Опять начнёт писать стихи, опять научится смеяться.
Ещё затяжка – горький дым. Огонь погаснет, дым останется… Нет, он не сможет стать другим. Другая жизнь другим достанется.
Ему с рассветом и не встать, он так устал от жизни этой. Но как приятно помечтать. На кухне. Ночью. С сигаретой.
***
Жизнь, похожая на сигарету: и себе, и другим во вред. Призовёт меня бог к ответу: «Что ты сделал за столько лет?».
«Я писал!» – «Это может каждый!» «Но я в рифму!» – «А всё равно, никому поэтической жажды от рождения не дано.
Предназначенность каждого в мире не в стихах, а в чём-то ином. Дом построил?» – «Живу в квартире…» «Но квартира ведь это – не дом.
Сына вырастил?» – «Только дочку…» «Всё, порвалась фамилии нить! Почему ты поставил точку? Мог бы сына теперь растить!»
Но зато из бездарья-безверья выжимал я по капле воды, поливая стихи, как деревья, чтоб они превращались в сады.
Берёза Начинаются майские грозы, и соседка моя – берёза, испугавшись грозы немножко, постучалась в моё окошко.
Пусть родни у ней – целые рощи, от соседа порою проще, постучавшись, дождаться ответа: "Не волнуйся, ведь скоро лето".
***
Вновь половодье, вновь весна… Хоть между нами полный штиль, Наверно, в том моя вина, Что вёсел нет и лодка – в гниль.
С тобой я говорю в стихах, Но между нами рифмы нет, И мы на разных берегах, И нам уже по тридцать лет.
Ты – там, пока ещё ни с кем, Но в поиске уже твой взгляд… Я – здесь на глине и песке Стихов выращиваю сад…
***
Почему я не выспался? Куролесил с тобой! С неба дождичек сыпался, Словно наша любовь.
Так: ни жарко, ни холодно. Бес попал – под ребро. Ты конечно не золото – Ты моё серебро.
Счастья нет в изобилии, Лишь один только вред. Мы с тобою любили ли? Может – да, может – нет.
А какая нам разница… Хорошо? Хорошо! Веселись же, красавица, Я ещё не ушел.
***
Я слышу музыки шаги, Которые всё ближе, ближе… Но я тебя ещё не вижу, Лишь чувствую, как мы близки.
Лишь ощущаю, как, вначале Немного робко и несмело, Моей касаешься печали То чёрной клавишей, то белой.
Я знаю, долго мне бродить По тёмным комнатам придётся, Бояться, что вот-вот прервётся Тех звуков тоненькая нить.
Тогда, быть может, невзначай Мы позабудем друг о друге. Играй, пожалуйста, играй – Веди меня на эти звуки…
Я дверь открою – я нашёл, И окажусь в огромном зале. Здесь свет, здесь всё, к чему я шёл: Здесь ты играешь на рояле.
***
Вот – бессмысленный мой перекрёсток. И откуда он только возник? Если прямо – допрос перекрёстный, а направо – сразу тупик.
А налево – крест деревянный, мелом надпись: конец пути. И стою я весёлый и пьяный. И мне некуда дальше идти.
Может, я и не всё понимаю, может, я и не чувствую суть, но, приветствуя, шляпу снимаю перед теми, кто знает путь.
Всё идут они, шаг наращивая, всё стремятся куда-то успеть. И, увидев меня, стоящего, - кто плюёт, кто кидает медь.
*** По набережной набожно – старушки, старики. Как голуби, на набережной их шляпы и платки.
А мы с тобою грешники, не виделись давно, над речкою в орешнике пьём крепкое вино.
Внизу у самой речки – и церковь, и мечеть… В нас нет противоречий: гармония речей.
Меня ты жизни учишь, а я тебе – стихи. И нас с тобой не мучает, что есть у нас грехи,
что нам с тобою надо бы спуститься вниз давно. И мы с тобою рады бы, но есть ещё вино.
Мы в этой жизни радужной пока грешим слегка, чтоб в старости по набережной, как голуби, шагать.
***
Камасутра отдыхала… Наши так сплелись тела: я тебе был одеялом, ты подушкой мне была.
Так уснула ты со мною, долго спавшая одна. И проснулись мы весною, и в душе была весна.
Расплетаться не хотелось, хоть и тело затекло. В нас, как в зеркало, смотрелось солнце с неба сквозь стекло.
***
По утру – роса, По росе – сапог… У собак глаза – Неба лоскуток…
В них тоска и боль, Их нельзя забыть… Только что с тобой? Ты пришёл убить…
И, загнав патрон В воронёный ствол, Ты зачем потом Взгляд её нашёл…
Это целый мир Смотрит на тебя… Строгий командир? Бог ему судья.
Он тебе сказал, Да видать не впрок: "Не смотри в глаза, А стреляй в висок".
Выбирай, пока Время есть ещё… Поднялась рука, И открылся счёт…
И как – будто с ней Умирал ты сам…. Что ж ты, дуралей, Ей смотрел в глаза…
Спирта два глотка… Что изменится? Совесть – не тоска, Не развеется.
Поживёшь вот так И поймёшь: страшней Бешенства собак Бешенство людей.
***
Вырываюсь, как лист из тетради, из объятий твоих в полпятого, перепачкан в губной помаде, вдвое свёрнутый и помятый.
Твой exlibris на мне поставлен. Ты уверенно неотразима. Открываю глаза, как ставни, но смотрю почему-то мимо.
А вокруг нерасцветшее утро: толи поздно уже, толи рано. Всё посыпано белой пудрой начинающегося тумана.
И внутри туман, и снаружи. Мы достигли, чего хотели: ты нужна мне, тебе я нужен, но у нас различные цели.
Для тебя я – один из многих, как в ладошку упавший листик. Ты всё в поиске истин новых. Я же в поиске вечной истины.
***
Опять сказала: "Ты дурак. Писал стихи? Кому ты нужен?…" Я сам себе готовлю ужин. Смотрю в окно – там полный мрак.
Наверно жизнь моя иначе могла сложиться, но стихи, пусть не приносят мне удачу, зато не так уж и плохи.
Кто не сумел добыть огня, тому и оправдаться нечем… А я сумел – внутри меня горят стихи мои, как свечи.
***
Гуляли женщины красиво: бутылка водки, две – вина. Ведь в том и прелесть коллектива, что пьётся каждый тост до дна. Все разошлись, и лишь она решила в темноте остаться. Кого найти, куда податься, чтоб праздник выпит был до дна? В ответ скулила тишина, душили приступы сомненья. Над ней куражилась сполна шестая степень опьянения. Ей не хватало впечатления, зато хватало куража… И как по лезвию ножа, шагала по проспекту тенью.
С утра боль будет бить по темени. С похмелья выпить бы вина. Она лежит, теряя время, всё вспоминая имена: всю ночь в кого-то влюблена была. Ах, вспомнится едва ли. Но праздник выпит был до дна…
Красиво женщины гуляли.
***
Собака лежала у запертой двери, вплотную прижалась к светящейся щели. Шумела вода, вырываясь, из душа. Так было всегда, если близился ужин. И ждать ей осталось как будто недолго, но запах металла сбивал её с толку. Нечаянный запах с какой-то начинкой из крови и страха, немного с горчинкой. Откуда он взялся тот запах метала? Собака про многое в жизни не знала: что смысла искать в ней не стоит пытаться. Что проще уйти иногда, чем остаться. Что рядышком в жизни любовь и измена. Что кровь – это жидкость, текущая в венах. Что в мире есть преданность, но есть и предательство. Ей было неведомо и то обстоятельство, что запах металла - от лезвия бритвы.
И вдруг зазвучала собачья молитва. Всё выше и чаще над шумом воды звенело скулящее чувство беды.
Его не спасут, обнаружив нескоро. Потом понесут по пустым коридорам. Уже безвозвратно он с нею расстанется. Лишь бурые пятна да запах останется. Тот запах холодный, почти незнакомый. Собака голодной останется дома. И выть напролёт будет дни и недели. А после умрёт у него на постели…
Так в жизни бывает: приводит, поверьте, предательство – к смерти, и преданность – к смерти.
***
Ты знаешь, я недавно понял, что вовсе нет меня нигде. И там где ждут, и там где гонят я – только образ для людей.
Всего лишь только впечатление, как смерть чужая и любовь. Кому-то, может, вдохновение. Кому-то – головная боль.
Я лишь лирический герой. Увы, стихам моим не верь ты: пусть о любви пишу и смерти, но сам не верю в них порой.
И пусть вскружилась голова, увы, влюбилась не в меня ты, а в поцелуй со вкусом мяты, в мои красивые слова.
И там где ждут, и там где гонят меня пытаются понять…
Едва ли ты поймёшь меня, я сам себя ещё не понял.
Орган в Пицунде В Пицунде будешь, в древний храм под вечер приходи… Ты странный вздох услышишь там, потом ещё один, потом ещё, но только вдруг, ты не заметишь как, переплетутся вздохи в звук, пришедший сквозь века. И, словно наступил рассвет, проснётся древний храм…
Сидит сутулый человек у клавиш где-то там. Но он почти не виден вам, играя свой концерт. А может это дышит храм, а человека нет…
|
.jpg)
